Фeдор Достоевский vs Фридрих Шиллер: от романтического разбойника к Федьке Каторжному

Аннотация

Почему Достоевский вошел в европейскую литературу как первый среди равных, несмотря на постоянно прокламируемое им неприятие Запада? Отвечая на этот вопрос, автор кладет в основу исследования факт «заимствования» и переработки сюжетов в истории литературы как методологическое основание своего анализа, приводя известные примеры из творчества Шекспира, бравшего чужие сюжеты и на их основе создававшего свои шедевры. Достоевский в своем великом Пятикнижии также опирался на разные сюжеты европейской литературы, переосмысливая их. В центре исследования сравнение текстов Шиллера («Разбойники») и Достоевского («Хозяйка» и «Братья Карамазовы») не только в литературном и интеллектуальном контекстах, но и в связи с существенными переменами в русской культуре 2-й половины XIX века. Автор обращает внимание на читательское восприятие образов Шиллера и Достоевского и показывает, что герой Шиллера ― атаман разбойников Карл Моор — был наделен качествами сильной личности, вроде Робин Гуда, что и влекло читающую молодежь к подражанию этому герою. В «Хозяйке» старик Мурин — разбойник, но и старообрядец, читающий книги. Его страшное прошлое не выказывает благородства и не может вызвать положительных эмоций у читателя. В статье рассматривается внутренняя связь действий старика Мурина с будущим образом и идеей Великого Инквизитора. Реальный каторжный опыт писателя, считает автор, позволил ему показать этого и других персонажей как несущих зло: Федька Каторжный в «Бесах» не различает добро и зло, не имеет совести, легко убивает и легко забывает о смерти убитого им человека. Новым акцентом в статье является сопоставление идеи «возвращения билета» Господу у Шиллера и Достоевского. В известном стихотворении Шиллера «Отречение» слова о «возвращении билета» на вход в рай выражают лирическое alter ego поэта. У Достоевского эти слова отданы Ивану Карамазову, проблемному герою, одному из самых думающих, но не являющемуся выразителем идей самого Достоевского, для которого вера в Бога была центром его миропонимания.