Theatrum mundi Чехова: Русская драма модерна и диалог с европейским Просвещением

Аннотация

В статье театр А. П. Чехова представлен как разновидность явления, получившего название «театр мира» («Theatrum mundi»). Чеховские драмы — космогоническое представление о возникновении и исчезновении мира. Однако в новейшей русской версии отсутствует Творец, по слову которого возникает мир, отражающий совершенство своего создателя. Театр, в центре которого находится нечто повседневное, обычное, неприметное, может только опосредованно передать действие мощных космических сил. В этом контексте на первый план выступают природные стихии воды и огня, поддерживающие жизнь и затем уничтожающие ее. С бесконечным космосом и его законами ограниченный театральный мир связывают не только стихии воды и огня, но и природные ритмы. Постижение законов природы одновременно означает познание того, что сам человек случаен, то есть является порождением сложных, переплетенных друг с другом случайностей, пространственно-временная ниша отведена ему лишь на краткий срок — как индивидууму, так и роду. В драмах эта ниша заполняется первичным хронотопом «дом с садом», где протекает обычная жизнь людей. В чеховском театре часы определяют поведение и ожидания действующих лиц в решающие моменты, ни одна драма не обходится без озабоченного или нервного взгляда на часы. Чеховский мировой театр, в котором разные виды восприятия пространства и времени тонко дифференцированы, соотнесен с космическим измерением. Ритмы дня и ночи, а также времен года объединяются с архетипической простотой хронотопа, «дом с садом» становится местом действия космической пьесы, в которой словно мимоходом инсценированы фундаментальные условия жизни. Несовместимые на первый взгляд величины — ограниченная повседневность человеческой жизни и уничтожающая все границы Вселенная — размещаются в чеховском театре рядом и вместе друг с другом, объединенные эстетически воспринимаемой связью. Несмотря на сценичность, драмы Чехова также представляют собой философские медитации, упражнения в стоическом скепсисе и атараксии, рефлексии о человеческом познании и его границах. Больше, чем под знаком бытия, они стоят под знаком становления и тем самым совершенно соответствуют существу театра, который в самых лучших проявлениях не есть нечто ставшее, но всегда только становящееся чем-то.